• the description of image 1
  • the description of image 2
  • the description of image 3
  • Dominion Template Release Jan10
    1 cезон (русский)
    Ссылки на первый сезон сериала на русском языке
  • 6 Preset Styles - 18 Combinations
    1 cезон (иврит)
    Ссылки на первый сезон сериала на иврите
  • RTL Support
    2 cезон (иврит)
    Ссылки на второй сезон сериала на иврите
Главная » Статьи » Лео / Йон Томаркин

У Йона Томаркина знаменитый отец))
Взято из блога http://sari-s.livejournal.com/116713.html

То, что симпатичная, а в прошлом очень даже преуспевавшая манекенщица Яэль Бар-Зоар снимается в кино, никого уже не удивляет. Равно тому, что вместе с ней в телефильмах снимаются Нинетт и прочие герои конкурсов "рожденных петь и танцевать". Но с некоторых пор на телеэкране в ролях героев мыльных опер можно увидеть.... наших политических обозревателей!
Да-да! Во втором сезоне израильского телесериала "Хасуфим" играют журналист и редактор ТВ политических выпусков Эмануэль Гальперин, известный арабист Иорам Бинур и даже собственной персоной - бывший главный редактор "Маарива" Амнон Данкнер.

Кроме них в фильме участвует также и молодой 19-летний Ион Томаркин....Вы правильно подумали - сын нашего именитого скульптора...

Одно из его творений под названием "Он ходил по полям" - на иллюстрации к посту.

Изображение

источник http://www.proza.ru/2005/04/19-242

Ужасный ребенок

Шели Шрайман
Израиль не был бы Израилем без Тумаркина. И не только потому, что его скульптуры и монументы разбросаны по всей стране - от приморья до пустыни. Кто бы еще с такой обезоруживающей простотой и прямотой говорил во всеуслышанье то, что иные думают про себя, или говорят на кухнях? Хитрые журналисты, зная это, то и дело подсовывают ему микрофон, зная наверняка, что статья выйдет скандальной и обречена на успех. Рейтинг подскакивает, редакторы довольны и потирают руки. И никому уже нет дела до обиженного infante terribble («ужасного ребенка» , как окрестили его израильские СМИ), в очередной раз спровоцированного прессой и открывшего «большой рот».

Вот и сейчас, едва я вхожу в тель-авивское кафе «Дица» , где Тумаркин обычно встречается с друзьями и журналистами, он тут же протягивает мне отпечатанное письмо, которое собирается разослать сегодня в редакции всех газет, благодаря их за то, что в течение многих лет представляли его расистом, антисемитом и чудовищем. По выражению его лица я вижу, что скульптор в отличной бойцовской форме и уже примеривается, откуда нанести мне сокрушительный удар справа или слева. Это зависит от вопросов, которые я ему сейчас задам. Спрошу ли я его про поселенцев, или про Йоси Бейлина, которых он не почитает в равной степени? Напомню ли ему старую историю со свиньей, завернутой в тфилин, которую он установил в центре Иерусалима, протестуя против поселенческой политики? Или перескажу гнусные газетные сплетни о том, как он размахивал перед носом жены револьвером и расколотил свои скульптуры?

Ни то, ни другое, и ни третье. Я поздравляю Игаля Тумаркина с заслуженной наградом - премией Израиля и предлагаю поговорить об искусстве, о жизни, о людях, о которых ему приятно вспомнить. Например, о Бертольде Брехте, с дочерью которого он до сих пор дружит и навещает ее по меньшей мере раз в два года.

Первое впечатление от Тумаркина: у него грузное тело, мощные татуированные руки, жесткий взгляд, очерчивающий дистанцию с собеседником, и упрямо сжатый рот. Возраст выдают только дрожащие пальцы да палка, на которую он опирается при ходьбе.

- Брехт (Игаль произносит это как Брешт - Ш.Ш.) был очень странным человеком, - говорит Тумаркин. - Очень странным, - снова повторяет он. - Он мог говорить о себе в третьем лице, был большим педантом, знал себе цену и не позволял никому вторгаться на его территорию, охраняя ее почище сторожевой собаки. Однажды я (мне было тогда
22 года и я работал ассистентом художника) позволил себе внести какую-то поправку в оформление спектакля «Галилео» без его ведома. Брехт разразился гневной тирадой: «Ты что, все знаешь? Ты знаешь лучше Брехта? Но зачем тогда нужен Брехт? Не приходи больше в театр!» Я продолжал приходить к театру каждое утро. Он подъезжал туда на машине и проходил мимо меня. Так продолжалось несколько дней, пока я не сказал ему (меня и тогда отличал «большой рот» ): «Послушай, Брехт, сколько это будет продолжаться? Мы что тут играем спекталь о… (тут я перечислил ему несколько известных пьес с подобными сценами)? Я тут уже несколько дней, и ты проходишь мимо меня, как ни в чем ни бывало!». – «Хорошо, заходи в театр» , - сказал он. Конфликт был исчерпан. Позже Брехт подарил мне бутафорский манускрипт из спектакля «Галилео» , который у меня украли. Брехт был гениальным режиссером, прекрасным поэтом и драматургом. Его пьесы после небольших поправок без труда вписываются в современные реалии он настоящий мастер.

- А как ты относишься к Родену, большого приза которого удостоился в Японии в 1992 году, опередив 380 своих коллег из других стран?

- Я не поклонник Родена, он, по-моему мнению «китчист» , хотя, конечно, прекрасно владеет профессией. Мне гораздо ближе Пикассо. Пикассо-скульптор, а не художник, - уточняет Игаль, - и многие другие. Могу перечислить немало имен талантливейших скульпторов.

- Однако ты получил большой приз именно Родена.

- Ну да. 150 тысяч долларов, благодаря которым я больше года преспокойно жил и работал. Иные считают, что я страшный богач. Они просто не знают, что все заработанное мной я тут же трачу на создание новых монументов. Это не вложение капитала, а, скорее, его разбазаривание. В идеале у скульптора должны быть такие условия, каковые существовали в советские времена в СССР: полная поддержка и обеспечение со стороны государства, но при этом - западная свобода. Никто не должен вторгаться в творчество, подвергать его цензуре. Иначе можно наваять одних гигантских Сталиных, подобных тому, что в свое время возвышался над Прагой - я его видел. Так что я художник СВОБОДНЫЙ, но работаю в ЗАПАДНЫХ условиях, не получая от государства никакой поддержки и полагаясь только на себя. Только однажды мне предоставили студию на льготных условиях, но потом цены подняли чуть ли не в три раза, и я оттуда вылетел. Мне кажется, я не менее важен, чем израильский театр, но тот, в отличие от меня почему-то получает от государства дотации. И призы свои я получал до сих пор главным образом в других странах.

- Как к тебе приходят идеи? Фелинни нередко видел сюжеты своих будущих картин во сне - просыпался и записывал их.

- У меня тоже такое бывает. Но чаще это просто цепь каких-то ассоциаций, впечатлений от увиденного. Был в Венеции, увидел гондолу, пассажира в ней, тень от шляпы, и вдруг что-то такое промелькнуло, какая-то ассоциация... Чаще всего идеи рождаются из таких вот пустяков.

- Как ты относишься с течением времени к своим прежним работам?

- Беру в руки молоток и разбиваю их на куски. Конечно, это не относится ко ВСЕМ прежним работам. Просто если я спустя 15 лет вдруг вижу, что монумент нехорош, мне хочется его разбить и сделать из его кусков что-то другое.

- Возраст не мешает работе? Крушить камень молотком в 71 год, наверное, не то же самое, что в 20 лет.

- У меня для этого есть прекрасный помощник Эяль. Он киббуцник. Мы с ним очень хорошо «трахаем» камень на пару.

- Ты помнишь свою первую скульптуру?

- Думаю, что я сотворил ее лет 70 назад, когда был еще младенцем, - Игаль улыбается, довольный экспромтом.

- Ты живешь в Яффо. Из окна твоего дома видно море?

- Я живу в христианской части Яффо, окруженный четырьмя церквями - как раз их я и вижу из окна своего дома. А море я могу увидеть, только если поднимусь на крышу. Мое детство прошло в Бат-Яме, я вырос на море и очень люблю его. В армии служил в морских коммандос. Во время Войны Судного Дня был ранен в руку - до сих пор след остался, - поднимает правую ладонь, - видишь? С морем у меня связаны разные приключения. Однажды, в начале 1950-х годов мы с тремя товарищами спасали барона Ротшильда, чье судно из-за шторма не могло причалить, и мы ловили его, как индейцы мустанга, с помощью такой штуки, напоминающей лассо. Лет до 50-ти я занимался спортивным плаванием. Теперь просто смотрю на него с берега. Кругом сидят старики. Они много болтают и думают, что их времена были лучше нынешних, может, так оно и есть.

- Расскажи о своих временах.

- В доме, где я рос, было много фольклора. Дед мой - Александр Яковлевич, в прошлом богатый человек, имевший когда-то в Москве собственный магазин, был настоящим мизантропом и чахоточником - курил одну сигарету за другой, харкая при этом кровью. Не помню, чтобы он называл бабушку по имени. Он обращался к ней не иначе, как «собака», «проститутка», «сволочь». Бабушка Рахель Борисовна была настоящим космополитом, знала, как и моя мать, много языков. Обычно они начинали фразу по-русски, заканчивали по-французки, вставляя в нее по ходу итальянские или немецкие словечки. Так что иностранные языки я постигал не в школе, а в собственной семье. У бабушки была сестра Софи - такая же красивая, как и она. У Софи, когда она жила еще в Баку (это такое место, где много нефти, слышала про него?) был муж офицер, который спьяну выстрелил в нее и в себя. Пуля повредила Софи голову, отчего она увидела яркий свет. Ей почему-то показалось, что это Иисус. С тех пор ее замкнуло, она только о нем и говорила. И вот они гуляли с бабушкой по берегу моря в Бат-Яме, говорили об Иисусе, а дед кричал на них: «Черт бы вас побрал с вашим Иисусом!» Но Бат-Ям был позже. Родился-то я в Дрездене. Мой отец был немец. Его звали Мартин. Он был довольно известным актером и режиссером, обладателем того же приза, которого был удостоен и Чарли Чаплин. А мать в Дрездене училась. Когда я родился в 1933-м, они назвали меня Петер Мартин Грегор. Потом к власти пришли нацисты, и мать уехала со мной в Израиль, где вышла замуж за моего отчима - Герцля Тумаркина, который работал в электрической компании. Он меня усыновил, дал свою фамилию и новое имя - Игаль. У меня были с ним неплохие отношения, потом у них с матерью родилась дочь, своя кровь, как говорится, ближе, да и я был не подарок - сбегал из дома, мог с пацанами уйти в море на лодке на пару дней, никого об этом не предупредив. Самым близким человеком изо всей семьи для меня была бабушка. Кстати, у нее, как и у меня, были голубые глаза. Что же касается увлечения скульптурой - думаю, это влияние матери, ее гены. Она была из тех людей, которые живут искусством - оно составляет весь смысл их жизни. В нашем доме бывал Бялик и другие известные люди, чьи имена превратились в названия израильских улиц.

- Над чем ты сейчас работаешь?

- Над «Божественной комедией» Данте. Так что я теперь нахожусь в пространстве между адом и раем.

- Какое из них более привлекательно, по-твоему?

- Мне кажется, лучше сидеть в аду, но так, чтобы оттуда был виден рай – будет куда стремиться.

- «Дица» - твое излюбленное кафе?

- Да. Все мои знакомые знают, что я обычно сижу здесь. Я не люблю пищу, предпочитаемую «яппи» из северного Тель-Авива, и не поклонник наргиллы, которую подают в южном Тель-Авиве. А потому я сижу как раз посередине - на пересечении Дизенгоф и Фришман в обычном тель-авивском кафе. Сюда заходят такие же, как я - мы не такие корректные, как нынешнее поколение - можем бросить друг другу в лицо любые слова, невзирая на ранги.
Словно в подтверждение этой фразы к столику подходит немолодой худощавый мужчина. Увидев в моих руках диктофон, тут же бросает реплику:

- Не забудь упомянуть в своей статье, что Тумаркин - настоящий антисемит, вор, убийца, мошенник, ненавидит народ Израиля и вообще злодей.

Игаль протягивает ему руку для пожатия и говорит:

- Зеэв, ты поосторожней с выражениями, а то она и впрямь напишет обо мне такое…

Зеэв Сорель усаживается за соседний столик и продолжает уже совсем с другой интонацией:

- Игаль прекрасный человек, ранимый, как котенок, и очень хороший товарищ. Я его знаю 30 лет. Он настоящий интеллектуал, не то что нынешние - с их масками и позами, у него обо всем - оригинальное мнение. Плюс - абсолютное чувство юмора. Этот человек объездил весь мир, много повидал, он большой художник и прекрасно разбирается в искусстве. Если я еду за границу, никто не даст мне лучшей рекомендации о том, в каких музеях и галереях стоит побывать. У Игаля одна слабость: едва он видит перед собой микрофоны, тут же заводится и открывает «большой рот».

- Потому что провоцируют, - резюмирует Тумаркин, - вот она, - жест в мою сторону, - меня не провоцировала, сидим, разговариваем по-человечески.

- А как ты относишься к негативным статьям, которые время от времени появляются о тебе в газетах? - осторожно спрашиваю я Тумаркина.

- Обрати внимание, ни одна газета не пишет о том, что я сделал в искусстве, сколько монументов воздвиг по всему Израилю и в других странах, сколько международных конкурсов выиграл, скольких наград был удостоен за рубежом. Я для прессы какое-то дикое животное, которое всех атакует. Их интересует только, что я сказал о религиозных, поселенцах и политиках. Поднимают рейтинг своих изданий за мой счет. Просто большинство людей моего возраста и положения выдерживают дистанцию, осторожничают, а я всегда говорю то, что думаю, невзирая на лица. Это у меня от бабушки и мамы, которые отличались прямотой и презирали конформистов.

- Как проходила церемония вручения премии Израиля после той бури, которая была поднята вокруг твоего имени задолго до этого события? Какие лица были у людей, сидящих на сцене и в зале?

- Арик (пермьер-министр Ариэль Шарон - Ш.Ш.) мне улыбался, мы знакомы с ним много лет. Президент (Моше Кацав - Ш.Ш.) был как сфинкс. Лимор (министр просвещения Лимор Ливнат - Ш.Ш.) вела себя агрессивно, как всегда. Религиозные хотели вызвать меня на разговор, считая, что я должен принести извинения народу Израиля за ту хулу, которую я на него нес. Я сказал, что мне не о чем говорить с ними, я не верю в бога, в которого они верят, а они не едят пищу, которую я ем. Когда начался этот балаган вокруг того - давать мне премию Израиля или не давать, я подумал про себя: если вам так не хочется, чтобы я ее получил, я обязательно должен ее получить!

- Как ты отметил получение премии Израиля?

- Поехал с сыновьями обедать в Абу-Гош (арабская деревня близ Иерусалима – Ш.Ш.).

- Чем занимаются твои дети?

- Старший сын занимается компьютерами, младший - актер на телевидении, дочь от первого брака - скульптор, но она обо мне даже слышать не хочет. Ее право. Меня поздравляли друзья, которые звонили из-за границы, вообще отовсюду.


- Чего бы тебе хотелось сегодня?

- Чтобы Израиль стал процветающим государством. Что мы ищем на территориях? Чего стоит этот поселенческий сионизм, если за него платят деньги, если наши солдаты вынуждены охранять поселения и отдавать за это жизнь? Чего мы всем этим добились? Что мир против нас, уровень образования падает, нищета растет.

….Первый монумент, который я увидела на израильской земле в декабре 1990-го, принадлежал Игалю Тумаркину. Это была перевернутая пирамида, установленная на площади царей Израиля в Тель-Авиве напротив муниципалитета (мы жили тогда на улице, почти примыкающей к главной площади города). Позже я узнала, что монумент был воздвигнут в память о Катастрофе - за работы, посвященные этой теме, скульптор удостоился в 1998-м году премии Зусмана, врученной ему в музее Яд ва-Шем.

Изображение
Тумаркин Игаль
Дата рождения : 1933
известный израильский художник и скульптор.

Во всех видах пластического искусства - в скульптуре, живописи и графике - работает Игаль Тумаркин. Он много лет жил за границей, сотрудничал в театре Бертольда Брехта. Брехтовский социальный темперамент, грубость, агрессивность художественных средств свойственны и Тумаркину, в котором нетрудно увидеть дальнего родственника немецких экспрессионистов. В своих скульптурных работах Тумаркин комбинирует обломки винтовок или пулеметов, реальные предметы, отлитые в бронзе маски реальных людей, в том числе и самого себя. Тумаркин - пацифист, но его пацифизм воинственен.

Удостоин Премии Израиля.
Категория: Лео / Йон Томаркин | Добавил: Elmisita (2010-04-16)
Просмотров: 1608 | Рейтинг: 0.0/0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]

Форма входа

Фото недели

Наш опрос

Как вы относитесь к тому,что во втором сезоне появится демон Адам?

Мини-чат

200

Наш баннер




languages

Статистика


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0